Уезжай, молил про себя Дик. Пожалуйста, мистер, ради Бога, вали отсюда поскорее.

Но он не уехал, а вместо этого взял что-то — кажется, хлеб, — надорвал упаковку и вытащил несколько ломтей. Отвернул крышку с майонезной банки и прямо пальцем намазал хлеб майонезом. Закончив, слизал с рук каждую капельку, закрыв глаза, откинув голову, с выражением экстаза в каждой черте. Каждое движение губ излучало блаженство. Вылизав пальцы начисто, он схватил упаковку бекона, разорвал бумагу, зубами располосовал внутренний пластиковый пакет и вытряхнул оттуда целый фунт нарезанного бекона. Сложил, плюхнул на ломоть хлеба, сверху прикрыл еще одним и вгрызся в сандвич жадно, по-волчьи. Выражение божественного наслаждения ни на миг не покидало его лица. Лица гурмана, вкушающего самый что ни на есть изысканный в жизни обед. По шее ходили большие желваки, каждый раз, когда в желудок отправлялась очередная порция. С первым сандвичем было покончено в три укуса. И когда мужчина в очередной раз потянулся за хлебом, в мозгу Дика Маккаскелла яркой неоновой вывеской замигала мысль:

Так даже лучше. Почти живая. Холодная, но почти живая!

Дик отступил от двери, двигаясь медленно, как под водой. Серый свет дня, казалось, наводнил помещение, приглушая сияние люминесцентных ламп. Ноги вдруг перестали держать его, и прежде чем грязный дощатый пол наклонился ему навстречу, серое сменилось черным.

Неизвестно, сколько Дик провалялся на полу; было уже довольно поздно, но точнее сказать он не мог, электронные часы «Будвайзер» над холодильником с пивом, весело мигая, показывали 88:88. На полу валялись три зуба, которые он, вероятно, вышиб при падении. Кровь на верхней губе и подбородке засохла губчатой коркой. Он попытался встать, не сумел и, молясь про себя, пополз к двери. Его молитва была услышана. Маленький красный сортир на колесах исчез. На его месте валялись упаковки из-под бекона, на три четверти опустевшая майонезная банка и половина нарезки белого хлеба. Любопытные вороны — а в здешних местах водились настоящие гиганты — уже обнаружили хлеб и сейчас таскали куски из порванного пакета. Подальше, почти у самого маршрута № 32, еще несколько птиц трудились над застывшей массой бекона и слипшихся кусочков мяса. Похоже, завтрак не пошел на пользу мсье гурману.

Господи! Надеюсь, тебя так выворачивало, что требуха полезла наружу, подумал Дик. Но тут его собственные внутренности взбунтовались с такой силой, словно кишки совершили отчаянное фантастическое сальто-мортале. У него едва хватило времени закрыть рот ладонью. Перед глазами встало уродливо подробное изображение человеческих зубов, впивающихся в сырое, жирное мясо, свисающее с концов хлебных ломтей, серая плоть, прошитая коричневым, как отсеченный язык дохлой лошади.

Дик непроизвольно издал булькающий, несколько приглушенный ладонью звук.

От неукротимой рвоты его спас подвернувшийся автомобиль, как раз то, что нужно, нормальный покупатель. Ну, положим, не автомобиль и не совсем грузовик. И даже не микроавтобус. Один из этих чудовищных «хамви», раскрашенный камуфляжными, зелено-коричневыми пятнами. Спереди двое — Дик почти был уверен в этом — и сзади один.

Дик поспешно повернул к витрине карточку «ОТКРЫТО» и отошел. Он сумел подняться на ноги, хоть за это спасибо, но теперь чувствовал, что опасно близок к очередному обмороку. Они видели меня тут, это как пить дать. Сейчас войдут и спросят, куда девался тот, другой, потому что они гонятся за ним. Им нужен он, мужик с беконом. И я скажу. Все равно заставят. А потом я…

Рука сама собой поднялась к глазам. Два пальца, покрытые запекшейся кровью до второго сустава, заметно подрагивали. Дику показалось, что они угрожающе тянутся к нему. Эй, глаза, что поделываете? Наслаждайтесь тем, что видите, потому что скоро мы придем за вами.

Сидящий на заднем сиденье вроде бы подался вперед, сказал что-то водителю, и машина рванула вперед. Заднее колесо расплескало лужу блевотины, оставленной предыдущим посетителем. «Хамви» развернулся, помедлил секунду и рванул в направлении Уэйра и Куэббина.

Едва он исчез за первым холмом, Дик Маккаскелл всхлипнул и побрел к прилавку, спотыкаясь и пошатываясь (но на своих ногах?). И тут взгляд его упал на три зуба, валявшихся на полу. Три зуба. Его. Малая цена за все, что могло бы быть. О да, совсем никчемная.

У самого прилавка он остановился, ошеломленно уставясь на три долларовые банкноты, все еще лежавшие на коврике. За это время они успели покрыться красно-оранжевой мохнатой шкуркой.

— Е есь! Езай аше, Оин!

Оуэн, это я, устало подумал Андерхилл: к этому времени он понимал Даддитса достаточно хорошо (это не так сложно, главное, настроить слух и приспособиться).

«Не здесь. Поезжай дальше!»

Оуэн свернул на маршрут № 32, а Даддитс свалился на спинку сиденья и снова закашлялся.

— Смотри, — сказал Генри, показывая пальцем. — Видишь?

Оуэн видел. Кипу оберток, мокнувших под дождем. И банку майонеза. Он прибавил скорости и двинулся на север. Дождь неустанно бил о стекло с такой силой, что даже «дворники» не справлялись. Скорее всего через час-другой он превратится в крупу, а потом и в снег. Совсем измученный и странно-тоскующий по уходящей волне телепатии, Оуэн вдруг понял: больше всего он жалеет о том, что приходится умирать в такой паршивый день.

— Далеко он от нас? — спросил Оуэн, не смея задать подлинный вопрос, единственный, имеющий смысл: «Мы уже опоздали?»

Наверное, Генри сказал бы правду…

— Он там, — рассеянно бросил Генри, вытиравший лицо Даддитса влажной тряпкой.

Даддитс благодарно смотрел на него, пытаясь улыбнуться. Пепельные щеки блестели от пота, черные круги под глазами все ширились, как у енота.

— Если он там, почему мы должны были ехать сюда? — взорвался Оуэн.

Он гнал «хаммер» со скоростью семьдесят миль в час, очень, очень опасно на скользкой двухколейной асфальтово-щебеночной дороге, но выбора все равно не было.

— Боялся, что Даддитс не выдержит, — пояснил Генри. — Если это случится…

Даддитс жалобно застонал, схватился за живот и скорчился. Генри, все еще стоявший на коленях, осторожно погладил худую шею.

— Полегче, Дадс, — попросил он. — Успокойся, с тобой все в порядке.

Но с Даддитсом было худо. И Оуэн, и Генри знали это. Сгорающий от жара, сотрясаемый болью и ознобом, несмотря на вторую таблетку преднизона и еще две — перкосена, он харкал кровью при каждом приступе кашля. До полного порядка было далеко, как до небес. Некоторым утешением служило то, что симбиоз Джоунси-Грей тоже терпел немалые трудности. Порядок тоже им не снился.

Бекон. Причиной всему был бекон. Они всего лишь надеялись немного задержать мистера Грея. Никому и не снилось, к чему приведут печальные последствия обжорства. Неудивительно, что желудок Джоунси не выдержал. После первого фонтана рвоты прямо у магазина мистеру Грею пришлось останавливаться еще дважды по дороге в Уэйр. Каждый раз он, не выходя, высовывался из окна, извергая бекон почти в конвульсиях.

Потом начался понос. Он остановился на бензозаправке «Мобил» и едва успел добежать до мужской комнаты. Табличка у заправки гласила:

Но к тому времени, как мистер Грей вышел, вторая часть таблички уже была недействительной. На этот раз мистер Грей никого не убил, что Генри посчитал плюсом.

Прежде чем свернуть на дорогу к Куэббину, мистер Грей еще два раза нажимал на тормоз и нырял в ближайшие кусты, где пытался разгрузить восставшие внутренности Джоунси. К этому времени ливень сменился огромными хлопьями мокрого снега.

Взбешенный мистер Грей, исходя злобой, непрерывно рычал на Джоунси, особенно после каждой остановки. Обвинял его во всех грехах. Во всем виноват Джоунси. Джоунси подставил его. Джоунси подстроил эту пакость.

Куда легче было забыть о терзающем голоде и ненасытной жадности, подстегнувшей сожрать четыре фунта бекона одним махом, да еще и пальцы облизать.