— На случай, если не добежите до ванной, — объяснил Бив. — Которая, кстати говоря, совсем близко. Как раз слева от спальни, но помните, не первая, а вторая дверь по этой стене. Если вломитесь в первую, значит, придется срать в бельевом чулане.

Джоунси от неожиданности засмеялся, ничуть не заботясь о том, что издает чересчур высокие, слегка истерические звуки.

— Мне уже лучше, — сказал Маккарти, но Джоунси не заметил в его голосе ни малейшей искренности. Кроме того, Маккарти продолжал стоять посреди комнаты, как андроид, память которого была на три четверти стерта. И если прежде он выказывал некоторую живость, даже суетливость, сейчас энергия выработалась, исчезла, словно румянец на щеках.

— Ну же, Рик, — тихонько поторопил Бив. — Ложитесь и покемарьте чуток. Нужно же вам набраться сил.

— Да-да. — Он тяжело опустился на расстеленную кровать и выглянул в окно. Широко раскрытые невидящие глаза… Джоунси показалось, что запах постепенно рассеивается, но, возможно, он попросту принюхался, как бывает, если долго простоишь в обезьяннике. — Боже, какой снег!

— Да, — кивнул Джоунси. — Как ваш живот?

— Лучше, — повторил Маккарти, оборачиваясь к Джоунси. Теперь в глазах плескался страх. Как у испуганного ребенка. — Простите, что так бесцеремонно выпускаю газы. Такого со мной раньше не бывало. Даже в армии, где мы питались почти одними бобами. Но теперь мне и вправду полегчало.

— Уверены, что не хотите помочиться перед сном? — Джоунси, отец четверых детей, задал привычный вопрос почти автоматически.

— Нет. Сходил в лесу, перед тем как вы нашли меня. Спасибо, что приютили. Спасибо вам обоим.

— А, дьявол, — сказал Бивер, неловко переминаясь с ноги на ногу, — всякий бы на нашем месте сделал бы то же.

— Может, и да, — кивнул Маккарти. — А может, и нет. Помните, как в Библии: «Внемли, стою и стучусь у порога твоего…»

Ветер за окном завывал все яростнее, так что тряслись стены. Джоунси ждал продолжения: похоже, Маккарти было что рассказать, но тот молча лег и натянул одеяло. Откуда-то из глубин кровати донесся очередной смрадный рокот, и Джоунси решил, что с него довольно. Одно дело — впустить заблудившегося путника, оказавшегося на твоем пороге, и совсем другое — терпеть непрестанную газовую атаку.

Бивер последовал за ним и осторожно прикрыл дверь.

Джоунси хотел было что-то сказать, но Бив, покачав головой, приложил палец к губам и повел его в кухню — самое дальнее место от спальни. Не выходить же на улицу в такую погоду!

— Слушай, с этим парнем явно что-то неладно, — сказал Бивер, и даже в синеватом сиянии люминесцентной лампы Джоунси увидел, как он озабочен.

Бив пошарил в широком нагрудном кармане комбинезона, нашел зубочистку и принялся грызть. Через три минуты — столько времени уходит у заядлого курильщика на сигарету — он превратит зубочистку в горстку измочаленных щепок. Джоунси никак не мог взять в толк, как выносят его зубы (и желудок) подобное варварство, но привычка сохранилась едва не с пеленок.

— Надеюсь, ты ошибся, хотя… — Джоунси покачал головой. — Ты когда-нибудь нюхал такое?

— Ну, пердун! — согласился Бивер. — Но дело не только в расстройстве желудка.

— Ты это о чем?

— Видишь ли… Он почему-то уверен, что сегодня одиннадцатое ноября.

Джоунси никак не мог сообразить, о чем толкует Бив. Одиннадцатого ноября они приехали сюда, как всегда, в старом «скауте» Генри.

— Бив, сегодня среда. Четырнадцатое.

Бивер невольно улыбнулся. Зубочистка, уже успевшая треснуть, переместилась в другой уголок рта.

— Мне-то это известно. И тебе тоже. А вот Рику — нет. Он считает, что сегодня день Господень.

— Бив, припомни, что он тебе сказал?

Вряд ли что-то существенное: в конце концов сколько времени может уйти на яичницу? Бив задумался, а Джоунси тем временем принялся мыть посуду. Он ничего не имел против походной жизни, но терпеть не мог разводить свинарник в отличие от многих вырвавшихся на волю мужчин.

— Сказал, что их компания заявилась с утра в субботу, чтобы не терять день. В воскресенье он чинил крышу. И добавил: «По крайней мере я не нарушил заповедь, касающуюся работы в день субботний. Когда заблудишься в лесу, думаешь только об одном: как бы не спятить».

— Ага, — хмыкнул Джоунси.

— Пожалуй, я бы не поклялся под присягой, что он в самом деле считает, будто сегодня — одиннадцатое. Может, он имеет в виду прошлую неделю, четвертое ноября, потому что все твердил о воскресенье. Кроме того, поверить невозможно, что он скитался десять дней.

Джоунси кивнул. Десять дней вряд ли. А вот три… такому, пожалуй, можно поверить.

— Это объясняет кое-что, им сказанное, — начал Джоунси — Он…

Пол скрипнул, и оба, подскочив от неожиданности, обернулись к закрытой двери спальни. Но оттуда никто не появился. Совсем забыли, что доски пола и стен вечно поскрипывают, даже когда ветра нет. Они пристыженно переглянулись.

— Да, я сегодня на взводе, — сказал Бивер, то ли поняв что-то по лицу Джоунси, то ли верно прочитав его мысли. — Признайся, старик, тебе тоже немного не по себе. Откуда он только выполз!

— «Не по себе» — это слабо сказано!

— Звук такой, словно он забил в задницу какое-то несчастное создание, погибающее от удушья! — Бив сам удивился собственному остроумию.

Они расхохотались одновременно, задыхаясь, зажимая рты, стараясь, чтобы гость не услышал и не понял, что смеются над ним. Джоунси приходилось особенно трудно: он чувствовал необходимость разрядки и в то же время понимал, что находится на грани истерики. Сгибаясь пополам, он охал, фыркал, захлебывался, не вытирая катившихся слез.

Наконец Бивер схватил его за руку и вывел на крыльцо. Они долго стояли, раздетые, в глубоком снегу, радуясь возможности посмеяться вволю в таком месте, где свист ветра заглушал остальные звуки.

Когда они снова вошли в дом, руки Джоунси совсем онемели, пришлось сунуть их под горячую воду, и Джоунси пожаловался, что совсем не ощущает тепла. Но на душе было на удивление спокойно. Иногда полезно вволю посмеяться! Он даже почти забыл о Пите и Генри. Как они там? Сумеют ли благополучно вернуться?

— Ты сказал, это кое-что объясняет, — напомнил Бив, принимаясь за очередную зубочистку. — Что именно?

— Он не знал о том, что ожидается снег, — медленно выговорил Джоунси, пытаясь поточнее воспроизвести слова Маккарти. — Жаловался на синоптиков. «Вот тебе и «ясно и умеренно холодно», кажется, он именно так сказал. Но это имело бы смысл, если последний прогноз он слышал одиннадцатого или двенадцатого, ведь почти до самой ночи действительно было ясно.

— Да, и умеренно, мать его, холодно, — согласился Бивер и, вытащив посудное полотенце с выцветшим узором из божьих коровок, принялся вытирать тарелки. — Что он еще сказал?

— Что они остановились в Кинео.

— Кинео?! Да это в сорока — пятидесяти милях к западу отсюда! Он. — Бивер вынул зубочистку изо рта, исследовал следы зубов и сунул обратно. — Понятно.

— Да, он не смог бы проделать все это за одну ночь, но если скитался три дня…

— И четыре ночи, если он заблудился днем в субботу, это четыре ночи…

— Да, и четыре ночи. Если предположить, что все это время он шел строго на запад… — Джоунси произвел мысленные подсчеты. По пятнадцать миль в день. — Вполне возможно, я бы сказал.

— Но как же он не замерз? — Бивер бессознательно понизил голос. — Правда, куртка у него длинная и белье с подогревом, но с самого Хэллоуина температура не поднималась выше двадцати градусов. Может, объяснишь, как это он шлялся по лесу четыре ночи и не замерз?! И даже не обморозился, если не считать этой штуки у него на щеке.

— Понятия не имею. А, кстати, почему он не оброс?

— Ну? — У Бивера поехала челюсть. Зубочистка опасно свисала с нижней губы. Наконец, опомнившись, он медленно кивнул. — Да. Щетина почти не видна.

— Да, на трехдневную не похожа.